По Фейербаху, человек — это колоссальный проектор, а Бог — это колоссальная проекция.
Что ж, попробуем проверить.

Бог как разумное существо — это проекция человеческого рассудка? Но откуда появляется сверхрациональная непостижимость Бога, постулируемая теологами?

Бог-промыслитель — проекция человеческой способности целеполагания? Но откуда же появляется неисповедимость промысла, как из знаемого получается незнаемое?

Бог-Любовь — проекция человеческой нравственности? Но откуда перед Иовом ставится вопрос — принимать или не принимать злое от Бога?

Или Бог — восполнение того, чего не хватает человеку? Но неужели незнание — мечта человека? Неужели подчинение — это то, чего ему не хватает?

Пусть прав Фейербах в психологической критике религии. Но исключается ли признанием того, что психологические факторы играют в религии немаловажную роль, наличие направленности этих факторов на реальной объект? Не может ли человеческое стремление к счастью иметь некую вполне реальную цель? И если в каждом акте познания, а значит, и в познании Бога, человек проецирует в объект познания много своего, показывает ли это, что данный объект — лишь его проекция и больше ничего?
Неужели Бог лишь нечто человеческое только оттого, что человек говорит о Боге так, как говорят люди?

Нельзя назвать справедливым утверждение, что нечто не может существовать, когда его существование желанно.

Критику Фейербаха можно обернуть против него самого: не объясняется ли его атеизм тем, что он не хочет Бога? Не является ли его атеизм проекцией его желаний? И не оказывается ли сам критик проекций под подозрением в проецировании?

Пусть Бог — это утешение, обусловленное интересами. Да, земные страдания обращают поиск людей к горним предметам, земное горе обращает к небесному утешению. Действительно, мир столь бездушен, бессердечен, что тварь, жаждущая успокоения и жизни, находит смысл и душу не в этом мире, но лишь воззрев вверх. Да, земные трудности способствуют обращению к религии. Но означает ли это, что объекта таким образом пороженного интереса не существует? Или же призвание земных трудностей в том и состоит, чтобы выполнять функцию трансцендирующего самого себя указателя: мы не Правда, мы не Смысл, мы не Бог — вот что говорят человеку земные неудачи и жизненные катастрофы, требуя обращения к за-их-пределами-лежащему. «Многими скорбями и надлежит войти в царствие небесное...»

Грохот и какофония уличного шума побуждают человека — чтобы остаться человеком — по возвращении домой отгородиться от них Бахом, Моцартом, Бетховеном. Человек вспоминает о музыке, когда испытывает голод по прекрасному. Значит ли это, что прекрасного не существует только потому, что обращение к нему нередко происходит как реакция на безобразное? Тяготы мира подогревают молитву — значит объекта молитвы не существует? Религия действительно является «вздохом угнетенной твари». Мир сдавливает человеку грудь, он задыхается в нем и всеми силами пытается вобрать в себя животворящего воздуха. Означает ли это, что воздух, которым он все-таки дышит, нереален? «Сердце бессердечного мира» бьется в верующем человеке. И как сердце в человеческом организме начинает работать интенсивнее, когда получает информацию о нехватке кислорода в каких-либо тканях организма, — так же и сердце духовное всеми силами пытается насытить духовный голод, испытываемый «бессердечным миром». Да, сердце — вне бессердечного мира, и работает оно тем активнее, чем больше голод в этом мире. Но следует ли из этого, что сердца нет или что оно не бьется?

Фейербах говлрит: «Бог — это эхо наших стенаний». Но может ли это заглушить крик, утереть слезы! Да и само эхо не возникает без причин. Крики животных не порождают такого эха. Эхо не отвечает и человеку, кричащему в толпе. Но эхо живет под сводами храмов. И звучит оно там столь сильно, что человек, пришедший туда с целью выкричать свою боль, улавливает в себе отклик иных звуков — и уносит в себе эхо любви и мира. Налицо чистейшая спекуляция: здесь, на торжище нищих духом, боль обменивается на счастье, бремена неудобоносимые — на иго легкое и благое, крик истерзанного человеческого естества —. на мягкое свечение благодарственной молитвы. Способно ли эхо совершить такое пресуществление?

Эхо может унести вдаль человеческий крик, но может ли эхо вернуться со словами «примите, вкусите»?.. Какие превращения должно пройти человеческое слово, в каких скитаниях должно оно преобразиться столь неузнаваемо, что, сорвавшись с уст человеческих, оно возвращается (как эхо??) к нему, но — иным глаголом, порождающим в душе человека (как эхо!!) смиренно-откликающееся «да будет мне по глаголу Твоему»... Человеческому стенанию может ответить слово — не потому ли, что Слово было в начале? Обычное эхо не может распространяться в безвоздушной среде — подобное откликается и переносится подобным. Звуковые колебания воздуха, порожденные речевым аппаратом человека, должны, распространившись, отразиться от ретранслятора, чувствительного к волнам аналогичной длины. Не будет объективного, вне человека находящегося резонатора — не будет эха. Подобным же образом дело обстоит и с откликами духовными: вне человека должна быть среда, переносящая волнение его души, и должно быть Нечто, откликающееся на них.

«Человек создает религию». Можно согласиться с тем, что это выражение справедливо в том случае, если под религией подразумевать религиозные представления и формы жизни, то есть человеческие учения, молитвы, песнопения, обряды, церемонии. Но остается ли оно справедливо, если под религией подразумевается сущность религии — сам Бог? Человек создает для себя представление о мире. Но создает ли он тем самым мир? Человек создает для себя свои представления о Боге, но создает ли он тем самым Бога?

Не означает ли это, что из идеи Бога выводится не Его существование, а Его несуществование — как бы онтологическое доказательство наоборот? «У нас есть идея о чем-то — значит этого чего-то нет нигде, кроме как в нашем представлении», — такова здесь логика.

Череда этих вопросов-рассуждений подводит религиозных критиков абсентеизма к выводу о том, что секулярные концепции сублимативного происхождения религии не в состоянии дать удовлетворительное объяснение всего круга религиозных феноменов.