...............В Княжпогост приехали поздно ночью. Вышли из вагона. Мама увешана узлами – всё оставшееся ленинградское барахло, до нитки, вывезла она в Сыктывкар. Вовка несёт самый маленький, но самый ценный узелок. В нём документы, облигации, тяжёлые серебряные ложки, вилка и нож.
На перроне возле вагона крутится худосочный, в пальто на рыбьем меху человечек. И такой-то он обходительный, такой участливый: «Мадам, позвольте... не угодно ли вам? Я ведь и сам, смею сообщить, ленинградец. Детство счастливое и отрочество провёл на Васильевском острове, юность же – на Таганке: “...Таганка, зачем сгубила ты меня-а?” Разрешите, мадам, помочь с вещами. Ах, не доверяете незнакомцу? Правильно делаете. Позвольте сопроводить юного жентельмена?»
И пошёл рядом с Пепе, позади мамы. Не прошли они и десяти метров, как он цоп у мальчишки узелок – и прямиком через железнодорожные пути, под вагоны, пропал в темноте.
Мама закричала:
– Милиция, милиция, грабят! Помогите, люди добрые!
Подбежал молоденький мильтон, засвистел, а в темноту сунуться боится. Следом подошёл толстый милицейский старшина:
– Чего кричите, гражданка, чего панику разводите? Ваши документы?
– Так документы – тю-тю! Украл их этот уркаган.
– Откуда жаргон уголовный знаете? Сидела, что ли? На нарах парилась, мамаша? Отвечать быстро. А откуда у тебя эти узлы? Говори, кого ограбила?
И тут вывернулась прежняя старушка, попутчица:
– Ты что же, паразит, делаешь, куда же волокёшь мать-одиночку? А вот я сейчас позвоню на квартиру первому секретарю райкома Герасиму Зезегову. Сообщу, что ты, вместо того чтобы мазуриков ловить, женщин и детей в кутузку тащишь. Где же у тебя совесть, старшина?