Ильинична молчала.  Молчал  и
Мишка, потом затушил в пальцах окурок, спросил:
   - Чего вы лютуете на меня, тетушка? Дорогу я вам перешел или что?
   Ильинична повернулась от печки, словно ужаленная.
   - Как тебе только совесть дозволяет приходить  к  нам,  бесстыжие  твои
глаза?! - сказала она. - И ты у меня ишо спрашиваешь?! Душегуб ты...
   - Это какой же я душегуб?
   - Истинный! Кто Петра убил? Не ты?
   - Я.
   - Ну вот! Опосля этого кто же ты есть? И ты идешь  к  нам...  садишься,
как  будто...  -  Ильинична   задохнулась,   смолкла,   но,   оправившись,
продолжала: - Мать я ему или кто? Как же твои глаза на меня глядят?
   Мишка заметно побледнел. Он ждал этого разговора.  Слегка  заикаясь  от
волнения, он сказал:
   - Не с чего моим глазам зажмуряться! А ежели б Петро меня  поймал,  что
бы он сделал? Думаешь, в маковку поцеловал бы? Он бы тоже  меня  убил.  Не
для того мы на энтих буграх сходились, чтобы нянькаться один с другим!  На
то она и война.
   - А свата Коршунова? Старика мирного убивать, это - тоже война?
   - А как же? - удивился Мишка. - Конечно, война!  Знаю  я  этих  мирных!
Такой мирный дома сидит, портки в руках держит, а зла наделает больше, чем
иной на позициях... Самое такие, как дед Гришака,  и  настраивали  казаков
супротив нас. Через них и вся  эта  война  зачалась!  Кто  агитацию  пущал
против нас? Они, вот эти самые мирные. А ты говоришь - "душегуб"...  Тоже,
нашла душегуба? Я, бывало, ягнока или поросенка не могу зарезать и зараз -
знаю, что не зарежу. У меня на эту  живность  рука  не  налегает.  Другие,
бывало, режут - и то я уши заткну и ухожу куда-нибудь подальше, чтобы и не
слыхать и не видать.
   - А свата...
   - Дался вам этот сват! - досадливо перебил  Мишка.  -  От  него  пользы
было, как от козла молока, а вреду много. Говорил ему: выходи из дому,  не
пошел, ну и лег на том месте. Злой  я  на  них,  на  этих  старых  чертей!
Животную не могу убить, может, со зла только, а такую, вы меня  извиняйте,
пакость, как этот ваш сват или другой какой вражина - могу сколько угодно!
На них, на врагов, какие зря на белом свете живут, у меня рука твердая!
   - Через эту твою твердость  ты  и  высох  весь,  -  язвительно  сказала
Ильинична. - Совесть небось точит...
   - Как бы не так! - добродушно улыбнулся Мишка. -  Станет  меня  совесть
точить из-за такого  барахла,  как  этот  дед.  Меня  лихорадка  замучила,
вытрепала всего начисто, а то бы я их, мамаша...
   - Какая я тебе мамаша? - вспыхнула Ильинична. - Сучку кличь мамашей!
   - Ну, ты меня не сучи! -  глуховато  сказал  Мишка  и  зловеще  сощурил
глаза. - Я подряда не брал всего от тебя терпеть. А  говорю  тебе,  тетка,
толком: за Петра не держи на меня сердце. Сам он нашел, чего искал.
   - Душегуб  ты!  Душегуб!  Ступай  отсюда,  зрить  я  тебя  не  могу!  -
настойчиво твердила Ильинична.
   Мишка закурил снова, спокойно спросил:
   - А Митрий Коршунов - сват ваш  -  не  душегуб?  А  Григорий  кто?  Про
сынка-то ты молчишь, а уж он-то душегуб настоящий, без подмесу!
   - Не бреши!
   - Со вчерашнего дня не брешу. Ну, а кто он, по-твоему? Сколько он наших
загубил, об этом ты знаешь? То-то и оно! Коли такое прозвище ты,  тетушка,
даешь всем, кто на войне был, тогда все мы душегубы. Все дело  в  том,  за
что души губить и какие, - значительно сказал Мишка.

Это не глумление, это уже последствия той бури, которую посеял Путин. К антимайдановцам, к привезенных титушкам не было у людей такой злобы, как к сепаратистам.
Да, то страшная смерть, но если поставить на одну чашу весов то, что перенесли майдановцы и просто патриоты Украины (и пожар в Профсоюзах в Киеве, и похищения во время и после Майдана, в разных регионах, и пытки, и убийства с предшествующими пытками, как вот Рыбака недавно, и несправедливые аресты, и моральный прессинг), и то, что случилось сегодня в Одессе... Думаю, тут видно, какая часа перевесит.
После того, что пережили те люди, которые за Украину, становится все труднее сдерживаться от, намример, облегчения, когда слышишь, что одолели очередного сепаратиста.
Это страшно, мне самой страшно от такого, но это такая реальность, которой мы обязаны одному карлику из Кремля.
Потому что антимайдан и титушки - это было другое, совсем другое. А сепаратисты - страшная угроза, работающая на раскол страны.
Я лично думала, что предел своей злобы перешла в феврале во время массовых расстрелов. Оказывется, я зачерствела сильно, потому что из-за тех событий в Одессе особой жалости или эмоций нет, просто нет...